Неточные совпадения
— Сам народ никогда не делает революции, его толкают вожди. На время подчиняясь им, он вскоре начинает сопротивляться
идеям, навязанным ему извне. Народ знает и чувствует, что единственным законом для него является эволюция. Вожди всячески пытаются нарушить этот закон. Вот чему учит
история…
На террасе говорили о славянофилах и Данилевском, о Герцене и Лаврове. Клим Самгин знал этих писателей, их
идеи были в одинаковой степени чужды ему. Он находил, что, в сущности, все они рассматривают личность только как материал
истории, для всех человек является Исааком, обреченным на заклание.
— Лозунг командующих классов — назад, ко всяческим примитивам в литературе, в искусстве, всюду. Помните приглашение «назад к Фихте»? Но — это вопль испуганного схоласта, механически воспринимающего всякие
идеи и страхи, а конечно, позовут и дальше — к церкви, к чудесам, к черту, все равно — куда, только бы дальше от разума
истории, потому что он становится все более враждебен людям, эксплуатирующим чужой труд.
— Но, по вере вашей, Кутузов, вы не можете претендовать на роль вождя. Маркс не разрешает это, вождей — нет,
историю делают массы. Лев Толстой развил эту ошибочную
идею понятнее и проще Маркса, прочитайте-ка «Войну и мир».
«Я слишком увлекся наблюдением и ослабил свою волю к действию. К чему, в общем и глубоком смысле, можно свести основное действие человека, творца
истории? К самоутверждению, к обороне против созданных им
идей, к свободе толкования смысла “фактов”».
— «Скучную
историю» Чехова — читали? Забавно, а? Профессор всю жизнь чему-то учил, а под конец — догадался: «Нет общей
идеи». На какой же цепи он сидел всю-то жизнь? Чему же — без общей
идеи — людей учил?
Он открыто заявлял, что, веря в прогресс, даже досадуя на его «черепаший» шаг, сам он не спешил укладывать себя всего в какое-нибудь, едва обозначившееся десятилетие, дешево отрекаясь и от завещанных
историею, добытых наукой и еще более от выработанных собственной жизнию убеждений, наблюдений и опытов, в виду едва занявшейся зари quasi-новых [мнимоновых (лат.).]
идей, более или менее блестящих или остроумных гипотез, на которые бросается жадная юность.
— Женевские
идеи — это добродетель без Христа, мой друг, теперешние
идеи или, лучше сказать,
идея всей теперешней цивилизации. Одним словом, это — одна из тех длинных
историй, которые очень скучно начинать, и гораздо будет лучше, если мы с тобой поговорим о другом, а еще лучше, если помолчим о другом.
Из
истории с Риночкой выходило обратное, что никакая «
идея» не в силах увлечь (по крайней мере меня) до того, чтоб я не остановился вдруг перед каким-нибудь подавляющим фактом и не пожертвовал ему разом всем тем, что уже годами труда сделал для «
идеи».
В
истории с студентом выходило, что «
идея» может увлечь до неясности впечатлений и отвлечь от текущей действительности.
Наша национальная мысль должна творчески работать под новой славянской
идеей, ибо пробил тот час всемирной
истории, когда славянская раса должна выступить со своим словом на арену всемирной
истории.
Ныне мы вступаем в новый период русской и всемирной
истории, и старые, традиционные
идеи не годны уже для новых мировых задач, которые ставит перед нами жизнь.
Идея всемирной империи проходит через всю
историю и доходит до XX века, когда она теряет свой священный характер (Священная Римская империя) и приобретает основу в значительной степени торгово-промышленную.
В
истории христианства было страшное злоупотребление
идеей первородного греха, из которого делали рабьи выводы.
Империалистическая воля пролила много крови в человеческой
истории, но за ней скрыта была
идея мирового единства человечества, преодолевающего всякую национальную обособленность, всякий провинциализм.
В самый трудный и ответственный час нашей
истории мы находимся в состоянии идейной анархии и распутицы, в нашем духе совершается гнилостный процесс, связанный с омертвением мысли консервативной и революционной,
идей правых и левых.
И сколько же было
идей на земле, в
истории человеческой, которые даже за десять лет немыслимы были и которые вдруг появлялись, когда приходил для них таинственный срок их, и проносились по всей земле?
Огарев еще прежде меня окунулся в мистические волны. В 1833 он начинал писать текст для Гебелевой [Г е б е л ь — известный композитор того времени. (Прим. А. И. Герцена.)] оратории «Потерянный рай». «В
идее потерянного рая, — писал мне Огарев, — заключается вся
история человечества!» Стало быть, в то время и он отыскиваемый рай идеала принимал за утраченный.
Из книг другого типа: «Судьба человека в современном мире», которая гораздо лучше формулирует мою философию
истории современности, чем «Новое средневековье», и «Источники и смысл русского коммунизма», для которой должен был много перечитать по русской
истории XIX века, и «Русская
идея».
Там я прочел несколько лекций на тему «Мессианская
идея и проблема
истории».
Для
истории русского мессианского сознания очень большое значение имеет историософическая
идея инока Филофея о Москве, как Третьем Риме.
Идея, высказанная уже Чаадаевым, что русский народ, более свободный от тяжести всемирной
истории, может создать новый мир в будущем, развивается Герценом и народническим социализмом.
Герцен высказывает
идеи по философии
истории, которые очень не походят на обычные оптимистические
идеи прогрессивного левого лагеря.
Политически журнал был левого, радикального направления, но он впервые в
истории русских журналов соединял такого рода социально-политические
идеи с религиозными исканиями, метафизическим миросозерцанием и новыми течениями в литературе.
Но роль Вл. Соловьева в
истории русских социальных
идей и течений остается второстепенной.
После народа еврейского, русскому народу наиболее свойственна мессианская
идея, она проходит через всю русскую
историю вплоть до коммунизма.
Меня сейчас интересует не
история России XIX в., а
история русской мысли XIX в., в которой отразилась русская
идея.
Личность должна смириться перед истиной, перед действительностью, перед универсальной
идеей, действующей в мировой
истории.
Высокая оценка Толстого в
истории русской
идеи совсем не означает принятия его религиозной философии, которую я считаю слабой и неприемлемой с точки зрения христианского сознания.
По своим исканиям правды, смысла жизни, исканиям Царства Божьего, своим покаяниям, своему религиозно-анархическому бунту против неправды
истории и цивилизации он принадлежит русской
идее.
Мировая социальная катастрофа, наступление социалистического рая — все это вывернутая наизнанку религиозная
идея конца
истории, начало уже сверхисторического.
Идея переселения души, отделения души от плоти этого мира и перехода из этого мира в совершенно иной, противоположна вере в воскресение плоти и космическое спасение человечества и мира путем Церкви и
истории.
Только у пророков зарождалась
идея прогресса, только они чуяли религиозный смысл
истории, связывая этот смысл с мессианистскими чаяниями.
Рационалистическое сознание мешает им принять
идею конца
истории и мира, которая предполагается их неясными чувствами и предчувствиями; они защищают плохую бесконечность, торжествующую в жизни натурального рода.
Индийская
идея метемпсихоза чужда и противна христианскому сознанию, так как противоречит религиозному смыслу земной
истории человечества, в которой совершается искупление и спасение мира, являлся Бог в конкретном образе человека, в которой Христос был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и человечества.
Процесс
истории не есть прогрессирующее возвращение человечества к Богу по прямой линии, которое должно закончиться совершенством этого мира: процесс
истории двойствен; он есть подготовление к концу, в котором должно быть восстановлено творение в своей
идее, в своем смысле, освобождено и очищено человечество и мир для последнего выбора между добром и злом.
Идея эта зарождалась в мессианистском сознании ветхозаветных пророков, в апокалиптических чаяниях религиозного завершения мировой
истории, религиозного исхода из мировой трагедии.
Нельзя осмыслить мира и мировую
историю помимо
идеи Троичности Божества, необходимо поставить в центре мировой трагедии Логос.
Идея прогресса и есть
идея смысла
истории,
истории как пути к Богу, к благодатному концу, к Царству Божьему.
Процесс
истории привел человечество XIX века к
идее прогресса, которая стала основной, вдохновляющей, стала как бы новой религией, новым богом.
Причудливая диалектика
истории передала
идею прогресса в руки нового человечества, настроенного гуманистически и рационалистически, отпавшего от христианской религии, принявшего веру атеистическую.
Высшая точка христианской
истории — аскетический подвиг святых Церкви Христовой, подвиг самоотречения и победы над природой, лишь на поверхности противоречит
идее истории, в подвиге этом — лишь кажущийся выход из процесса
истории.
Идея Единого Бога или Бога Отца сама по себе не делает понятным ни распад между творением и Творцом, ни возврат творения Творцу, не осмысливает мистическое начало мира и его
истории.
Нельзя и ожидать, говорят они, чтобы оголтелые казаки сознавали себя живущими в государстве; не здесь нужно искать осуществления
идеи государственности, а в настоящей, заправской Европе, где государство является продуктом собственной
истории народов, а не случайною административною подделкой, устроенной ради наибольшей легкости административных воздействий.
— Я обязан неверие заявить, — шагал по комнате Кириллов. — Для меня нет выше
идеи, что бога нет. За меня человеческая
история. Человек только и делал, что выдумывал бога, чтобы жить, не убивая себя; в этом вся всемирная
история до сих пор. Я один во всемирной
истории не захотел первый раз выдумывать бога. Пусть узнают раз навсегда.
Франция в продолжение всей своей длинной
истории была одним лишь воплощением и развитием
идеи римского бога, и если сбросила наконец в бездну своего римского бога и ударилась в атеизм, который называется у них покамест социализмом, то единственно потому лишь, что атеизм все-таки здоровее римского католичества.
Они ведь обе только здесь в первый раз проведали об этих здешних
историях с Nicolas четыре года назад: «Вы тут были, вы видели, правда ли, что он сумасшедший?» И откуда эта
идея вышла, не понимаю.
— Если вы знакомы с
историей религий, сект, философских систем, политических и государственных устройств, то можете заметить, что эти прирожденные человечеству великие
идеи только изменяются в своих сочетаниях, но число их остается одинаким, и ни единого нового камешка не прибавляется, и эти камешки являются то в фигурах мрачных и таинственных, — какова религия индийская, — то в ясных и красивых, — как вера греков, — то в нескладных и исковерканных представлениях разных наших иноверцев.
Нельзя сказать, чтобы труд г. Устрялова совершенно чужд был той общей исторической
идеи, о которой мы говорили; но все-таки очевидно, что не она положена в основание «
Истории Петра».
Поэтому приписывать замечательным двигателям
истории ясное сознание отдаленных последствий их действий или все самые мелкие и частные их деяния подчинять одной господствующей
идее, представителями которой они являются во всей своей жизни, делать это — значит ставить частный произвол выше, чем неизбежная связь и последовательность исторических явлений.